По следам знакомых героев - Страница 28

Подскочив к Зинаиде, Холмс осторожно подставил ей руку, на которую она оперлась, довел до дивана и поднес к ее лицу флакон с нюхательной солью.

— Сударыня!.. Сударыня, очнитесь!.. Вот так… так… Вам уже лучше, не правда ли?

— Кто вы? — с изумлением спросила Зинаида, открыв глаза. — Как вы здесь оказались? Без доклада…

— На этот последний вопрос позвольте вам не отвечать, — сказал Холмс. — Это, если угодно, наша профессиональная тайна. Спросите лучше, зачем мы здесь оказались?

— Будь по-вашему, — согласилась Зинаида. — В самом деле, зачем?

— Нам крайняя нужда выяснить некоторые обстоятельства вашей жизни, — объяснил Холмс. — Это неделикатно, я понимаю. Но поверьте, все останется между нами. Я обещаю вам полное сохранение тайны.

— Я не делаю тайн из своих обстоятельств, господа, — надменно возразила Зинаида. — В этом тем более нет нужды, что весь Петербург достаточно хорошо об них осведомлен.

— Стало быть, ни для кого уже не секрет, что вы ушли от мужа и живете у человека, который…

— Который, как вы, вероятно, могли заметить, уже успел разлюбить меня? Вы это хотели сказать?.. Что бы ни было, я все равно ни о чем не жалею.

— Сударыня, — мягко попросил Холмс. — Расскажите нам все. Облегчите душу свою признанием. Вероятно, муж стал подозревать вас, а потом, удостоверившись, что подозрения его не беспочвенны… Я угадал, не правда ли?

Зинаида покачала головой.

— Нет, сударь. Не угадали. Мой муж не успел и помыслить об этом деле, как я сама уже все решила. Полюбив Валериана, я почувствовала к бедному своему супругу такое непобедимое отвращение… Вам, мужчинам, этого не понять. Понять и разделить это чувство могла бы только женщина… Итак, в один прекрасный день я вошла к мужу в кабинет, заперла за собою дверь и объявила ему, что люблю Володского…

— Как вы сказали? — быстро переспросил Уотсон. — Володского?

— Да, таково его имя: Валериан Володский. А разве это имеет для вас какое-то значение?

— Огромное, сударыня! — горячо воскликнул Уотсон. — Огромное значение!.. Однако продолжайте ваш рассказ.

— Я объявила мужу, что не хочу бесчестить его втайне и что твердо решила развестись с ним.

— Поразительно! — не удержался от восклицания Холмс. — И что же ваш муж?

— Таким чистосердечием моим и стремительным решением он был встревожен до крайности. Но я, не дав ему опомниться, в тот же день переехала с Английской набережной в Коломну и в коротенькой записочке уведомила о случившемся Валериана, который, увы, как и муж, вовсе не ожидал от меня подобного поступка.

— Еще бы! — хмыкнул Холмс.

— Что к этому добавить? — продолжала Зинаида. — Разве только то, что с той поры я живу здесь, на его руках. До недавнего времени мне не в чем было его упрекнуть. Он старательно притворялся благодарным и безропотно нес все хлопоты нашей беззаконной связи. Но с недавнего времени, боюсь, стал смотреть на нее как на занятие должностное или как на скучную обязанность поверять ежемесячные счета своего дворецкого.

— Ах, сударыня, — сочувственно отозвался Холмс, — у вас еще хватает сил шутить!

— А что мне еще остается в моем положении?

— Вы удивительная женщина! Позвольте выразить вам мое восхищение… Однако мы, к сожалению, не можем более злоупотреблять ни вашим гостеприимством, ни вашей откровенностью. Честь имею кланяться, сударыня!

— Не рано ли, милый Холмс, мы прервали эту беседу? — сказал Уотсон, когда они с Холмсом вернулись к себе.

— Я охотно продлил бы наше пребывание в чарующем обществе этой удивительной женщины, — сказал Холмс. — Но у нас с вами была своя цель. Не забывайте об этом, Уотсон! Мы явились к ней не ради удовольствия, а по делу. А поскольку деловая часть нашего визита была закончена…

— Вы полагаете?

— Ну разумеется! Мы с вами уже выяснили все, что нам надо было узнать. Вы безусловно правы, Уотсон. Не может быть никаких сомнений в том, что Толстой знал этот отрывок Пушкина и что эта история оказала непосредственное воздействие на замысел «Анны Карениной».

Уотсон был поражен до глубины души.

— Вот уж не думал, Холмс, — сказал он, с трудом оправившись от изумления, — что вы с такой легкостью признаете свою ошибку.

— Ошибку? — удивился Холмс. — О какой ошибке вы говорите, Уотсон?

— Ну как же! — растерялся Уотсон. — Ведь если я оказался прав, значит, в прошлый раз вы… Вы же сами только что признали, что на замысел «Анны Карениной» Толстого натолкнул именно этот отрывок Пушкина, а не тот, о котором вы говорили раньше.

— Ах, Уотсон! — сокрушенно покачал головой Холмс. — Ну когда же вы наконец отучитесь рассуждать так плоско и примитивно. По-вашему, выходит, возможен только один ответ: либо бесспорное «да», либо такое же прямое и категорическое «нет». А третьего, стало быть, не дано?

— Понимаю! — радуясь своей догадливости, сказал Уотсон. — Вы хотите сказать, что Толстой использовал в своей работе оба пушкинских замысла?

— Нет, Уотсон, — улыбнулся Холмс. — Я хочу сказать совсем другое. Я полагаю, что в этих двух пушкинских отрывках мы имеем дело с двумя разными подступами к одному и тому же замыслу. Мы с вами уже отметили, что героиню этого отрывка тоже зовут Зинаидой. Так же, как Зинаиду Вольскую, героиню отрывка «Гости съезжались на дачу».

— Я вам уже говорил, что эта мысль мне тоже тотчас пришла в голову, — живо возразил Уотсон. — Однако я сразу вынужден был ее отбросить. Возлюбленного той Зинаиды звали Минский. А фамилия этого — Володский. Стало быть, предположение, что та Зинаида и эта — одно и то же лицо, сразу отпадает.