По следам знакомых героев - Страница 37

— Как это — спровоцировал?

— Неужто вы ничего не поняли? — кипятился Уотсон. — Да ведь если бы Загорецкий не стал его подначивать, Молчалин, быть может, совсем по-иному бы о Татьяне отозвался!

— Вы, стало быть, полагаете, что он был не вполне искренен?

— Что с вами, Холмс! — возмутился Уотсон. — «Не вполне искренен». Такого простодушия от вас я, признаться, не ожидал. Да ведь это все было сплошное лицемерие! И разве можно верить Молчалину? Если вы хотели узнать, какое впечатление Татьяна на самом деле произвела на светское общество Москвы, вам надо было кого-нибудь другого послушать. Кого угодно, только не Молчалина!

— Ну нет! — возразил Холмс. — Как раз в данном случае у меня нет оснований сожалеть, что я остановил свой выбор именно на Молчалине. То, что он сейчас говорил о Татьяне, в общем-то, довольно точно совпадает с тем, что сказано по этому поводу у Пушкина.

— Не может быть! — возмутился Уотсон.

— Представьте себе… Позвольте, я напомню вам соответствующие пушкинские строки.

Взяв со стола томик «Евгения Онегина», Холмс быстро отыскал нужное место:

«Ее находят что-то странной,
Провинциальной и жеманной,
И что-то бледной и худой,
А впрочем очень недурной».

— Это сказано о барышнях, московских сверстницах Татьяны. А вот что Пушкин говорит о том, как реагировали на ее появление в свете московские франты, представители так называемой золотой молодежи.

Перелистнув страницу, он прочел:

«Архивны юноши толпою
На Таню чопорно глядят,
И про нее между собою
Неблагосклонно говорят».

— Стало быть, сперва Татьяна не произвела на них благоприятного впечатления? — сказал Уотсон.

— Во всяком случае, она не показалась им особенно привлекательной.

— Так, может быть, как раз в этом и состоит ошибка Пушкина? — обрадовался Уотсон. — Может быть, если бы она сразу поразила их своей красотой…

— Вы полагаете, что в этом случае ее последующее появление в облике знатной дамы выглядело бы более правдоподобно? — осведомился Холмс.

— Ну конечно! — с присущей ему пылкостью отозвался Уотсон.

— Что ж, это мы с вами легко можем проверить, — сказал Холмс.

— Заложив в машину другую программу?

— Зачем? — пожал плечами Холмс. — Просто вернемся снова туда же и сами расспросим Молчалина. Поскольку вы высказали предположение, что его суждения о Татьяне были спровоцированы Загорецким, на этот раз мы постараемся побеседовать с ним без лишних свидетелей. Так сказать, тет-а-тет.

И вот они снова в той же ложе. На сей раз здесь один Молчалин: Загорецкий куда-то пропал.

— Здравствуйте, любезнейший Алексей Степанович, — обратился к Молчалину Холмс. — Помнится, мы с вами как-то уже встречались. Быть может, эта мимолетная встреча и не отложилась в вашей памяти…

Молчалин возмутился:

— Как можно-с! Вас забыть? Готов я по пятам
Из вас за каждым следовать — за тем иль этим.
Ведь сплошь и рядом так случается, что там
Мы покровительство находим, где не метим.

— Ну на наше-то покровительство вам рассчитывать не приходится, — пробурчал сквозь зубы Уотсон.

— Прошу вас, Уотсон, — шепнул другу Холмс, — не показывайте ему своей неприязни. Иначе из нашей затеи ничего не выйдет.

Сделав это предостережение, он любезно обратился к Молчали ну:

— Нам хотелось бы, дорогой Алексей Степанович, чтобы вы высказали свое откровенное и нелицеприятное мнение о юной девице, сидящей в четвертой ложе справа. Прямо напротив вас.

Молчалин отвечал на этот вопрос по-молчалински:

— Ах, что вы! Мне не должно сметь
Свое суждение иметь.

— Полноте, Алексей Степанович, — усмехнулся Холмс. — Мы прекрасно знаем, что в иных случаях вы очень даже позволяете себе иметь свои собственные суждения. И разбитную горничную Лизу решительно предпочитаете чопорной и благовоспитанной Софье.

От этого разоблачения Молчалин пришел в ужас:

— Тсс! Умоляю, сударь, тише!
Коль Загорецкий вас услышит,
Вмиг по гостиным разнесет.
Ничто меня тогда уж не спасет!

— Не бойтесь, он не услышит, — успокоил его Холмс. — Я принял на этот счет свои меры. А мы вас не выдадим. Разумеется, при условии, что вы будете с нами вполне откровенны. Итак? Как показалась вам эта милая барышня?

Успокоенный обещанием Холмса не выдавать его, Молчалин оставил свой подобострастный тон и заговорил более свободно:

— Откроюсь вам: едва ее заметил,
Едва лишь взор ее невольно взглядом встретил,
Как что-то дрогнуло тотчас в душе моей.

Уотсон не выдержал:

— Вы говорите правду?

— Ей-же-ей!
А для чего, скажите мне таиться?
Как на духу, всю правду вам скажу.
Такие томные, задумчивые лица
Прелестными я нахожу.
Заметьте, как тонка она!
Как упоительно печальна!
— Быть может, чересчур бледна?
— Ах, нет! Напротив: идеальна!
И держится так натурально!
А лик ее пленительный исторг
Из сердца моего столь пламенный восторг,
Что я элегией едва не разразился…

Холмс удивился:

— Вот как? Я и не знал, что вы поэт.
— Свои законы нам диктует свет.
Пришлось, и рифмовать я научился.
— Таланты ваши делают вам честь.
Но коль уж речь зашла о мненье света,
Вас не страшит, что ваш восторг сочтут за лесть?
— Ах, злые языки страшнее пистолета!