— Царевича Алексея Петровича положено было отравить ядом. Денщик Петра I Ведель заказал оный аптекарю Беру. В назначенный день он прибежал за ним, но аптекарь, узнав, для чего требуется яд, разбил склянку об пол. Денщик взял на себя убиение царевича и вонзил ему тесак в сердце… Все это, впрочем, мало правдоподобно… Как бы то ни было, употребленный в сем деле денщик был отправлен в дальнюю деревню, в Смоленскую губернию. Там женился он на бедной дворянке из роду, кажется, Энгельгардтов. Семейство сие долго томилось в бедности и неизвестности. В последствии времени Ведель умер, оставя вдову и трех дочерей…
По мере того как Онегин рассказывал эту историю, на лице Уотсона отражалась все большее недоумение. В конце, концов он не выдержал:
— Да где же тут анекдот?
— Не слушайте его, господин Онегин, — вмешался Холмс; — Рассказывайте дальше.
Онегин тотчас отозвался:
— Весьма охотно, сударь. Вот
Совсем прелестный анекдот…
И снова перейдя на прозу, он сообщил:
— Государыня Екатерина II говаривала: «Когда хочу заняться каким-нибудь новым установлением, я приказываю порыться в архивах и отыскать, не говорено ли уже было о том при Петре Великом, — и почти всегда открывается, что предлагаемое дело уже было им задумано».
— И это весь анекдот?! — не скрывая своего возмущения, воскликнул Уотсон. — Помилуйте! Да ведь во всех этих ваших историях нет ничего смешного!
Это замечание не на шутку задело Онегина. Он явно был уязвлен такой реакцией и даже не счел нужным это скрывать.
Обернувшись к Уотсону, Онегин весьма презрительно заметил:
— Для Клио — сей премудрой музы —
Смех только лишняя обуза.
Коль вам угодно поклоняться
Аристофановым богам,
Вам надлежало отправляться
Прямой дорогой в балаган!
Уотсон собрался было что-то возразить, но Холмс решил прервать назревавшую ссору и быстро нажал кнопку дистанционного управления.
— Что это, Холмс? Он как будто на меня обиделся? — спросил Уотсон, едва они вернулись снова к себе на Бейкер-стрит.
— Боюсь, что да, — вздохнул Холмс.
— Помилуйте, за что?
— Странный вопрос! Он рассказывал нам интереснейшие истории, а вы в ответ выражаете недовольство, что в них, дескать, нет ничего смешного! Он сообщает, вам никому не ведомые исторические факты, от которых кровь стынет в жилах, а вы жалуетесь, что вам недостает в них комизма. Ну сами подумайте, как ему не обижаться?
— Так ведь это не анекдоты!!! — окончательно потеряв самообладание, закричал Уотсон. — Анекдот, каким бы глупым он ни был, непременно должен быть смешон! На то он и анекдот! А это… Слушая каждый из этих так называемых анекдотов, я просто терялся в догадках: да где же тут, собственно, соль?
Холмс невозмутимо кивнул, словно бы говоря: «Ну да, конечно, я так и думал. А чего еще можно было от вас ожидать?»
— Я вижу, Уотсон, — сказал он, что вы так и не поняли, в чем ваша ошибка. А все объясняется до чрезвычайности просто. Дело в том, что в пушкинские времена слово «анекдот» значило совсем не то, что оно означает в наше время. Давайте-ка заглянем в словарь!
Сняв с полки том словаря Ушакова, он полистал его и прочел:
— «Анекдот. Вымышленный, короткий рассказ о смешном, забавном происшествии».
— Ага! Что я говорил? О смешном! — торжествующе воскликнул Уотсон.
— Ну да, — невозмутимо кивнул Холмс. — Так объясняет это слово словарь современного русского языка. А теперь заглянем в Даля.
Раскрыв первый том «Толкового словаря» Даля, Холмс, прочел:
— «Анекдот. Короткий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном случае». Уловили разницу?
— «Или забавном», — задумчиво повторил Уотсон, сделав ударение на слове «или». — Понимаю… Во времена Пушкина анекдот не обязательно должен был про что-то забавное рассказывать.
— Да нет, — не в этом дело, — поморщился Холмс. — У нас слово «анекдот» означает прежде всего вымышленную историю. А в пушкинские времена это слово значило, что речь идет о каком-нибудь подлинном, фактическом происшествии, о реальном историческом событии или факте. Недаром Онегин в своей отповеди, обращенной к вам, упомянул Клио, музу истории. Вот, взгляните!
Он достал из шкафа старинную книгу в потертом кожаном переплете.
— Это весьма редкое издание. Вышло оно в свет, как вы можете убедиться по дате на титульном листе, в 1790 году.
Уотсон бережно взял в руки драгоценный фолиант и прочел:
— «Анекдоты любопытные…»
— Смелее, Уотсон! Читайте дальше!
Уотсон послушно выполнил это указание.
— «Сии две повести, — прочел он вслух, — были в начале сего века. Чтение их может быть любопытно и полезно: любопытно — по особенности случаев, полезно — в рассуждении примеров, которые здесь приводятся и которые пронзают душу. Впрочем, истина действий дает им право преимущества пред романами».
— Теперь вы поняли? — спросил Холмс. — Как явствует из этого предисловия, главное отличие анекдота от романа автор видит в том, что анекдот рассказывает о событии подлинном, действительно происшедшем.
— Но ведь эта книга вышла в 1790 году! — не желал сдаваться Уотсон. — То есть в XVIII веке!
— В пушкинские времена слово «анекдот» сохраняло то же значение. Загляните хотя бы вот в эту книгу. Она увидела свет сорока годами позже: в 1830 году.
Уотсон взял в руки книгу, которую протягивал ему Холмс, и прочел:
— «Яков Штелин. Подлинные анекдоты о Петре Великом».