— Не думал я, Холмс, что вы способны на такое нелепое умаление своих заслуг, — нахмурился Уотсон. — Впрочем, я забыл пословицу, гласящую, что самоуничижение паче гордости.
— О нет! — усмехнулся Холмс. — В данном случае мною движет не гордыня, а простое чувство справедливости. Я ведь еще не все сказал, что думаю по этому поводу.
— Вот как?
— Ну да. Я отметил лишь, что отчеты литературоведов о своих исследованиях остротой интриги не уступают порой рассказам о подвигах наших с вами коллег. Но я пока еще ни словом не обмолвился о тех преимуществах, которыми литературоведы обладают по сравнению с нашим братом криминалистом. Вспомните, например, о строфах из десятой главы «Евгения Онегина», которые Пушкин так тщательно и остроумно зашифровал, что их чуть ли не сто лет не могли расшифровать. Только в 1910 году литературовед Морозов…
— Мне кажется, Холмс, у вас тоже есть кое-какие заслуги в этой области, — запальчиво прервал его Уотсон. — Не вы ли блистательно разгадали шифр пляшущих человечков? Я готов допустить, что этот ваш Морозов совершил нечто похожее. Иначе говоря, я готов допустить, что какой-нибудь выдающийся литературовед иной раз может оказаться равен Шерлоку Холмсу. Но ведь вы, кажется, говорили о преимуществах, которыми литературоведы якобы обладают перед вами? Так вот, извольте прямо сказать: каковы эти преимущества?
— Позвольте я отвечу на ваш вопрос словами одного из родоначальников жанра литературоведческого детектива. Словами Ираклия Андроникова.
Сняв с полки книгу Андроникова, Холмс полистал ее, нашел нужное место, прочел:
— «Несколько слов о Холмсе…»
— О! Речь идет о вас? Интересно! — вскрикнул Уотсон.
— «Несколько слов о Холмсе, — невозмутимо продолжал великий сыщик. — Рассказы о нем в высшей степени отвечали своему времени… В то же время в них заключалось то ценное, что позволяет наряду с рассказами Эдгара По лучшие рассказы о приключениях этого сыщика относить к настоящей литературе. Я имею в виду умение героя связывать отдельные тончайшие наблюдения цепью неопровержимых логических умозаключений, имею в виду „торжество логики“, аналитический подход к явлениям жизни, увлекательные поиски доказательств, умение строить гипотезы…». Как видите, Уотсон, он отдает мне должное. Вы должны быть довольны.
— Ах, милый Холмс! — вздохнул Уотсон. — Вы забыли мудрую поговорку древних: «Бойтесь данайцев, дары приносящих…» Чует мое сердце, за всеми этими комплиментами последует какое-то «но».
— На этот раз ваша интуиция вас не обманула, — улыбнулся Холмс. — Правда, тут следует не «но», а «однако». Но это, разумеется, дела не меняет. Надеюсь, вы позволите мне дочитать это рассуждение до конца?
Уотсон пожал плечами, словно говоря: «А что еще мне остается делать? Ведь вы же все равно сумеете настоять на своем».
— «Однако, — продолжал читать Холмс, — чего бы ни касался западный детектив, в основе даже и лучших его рассказов лежит принцип прямо противоположный тому, который развивает литература „научного поиска“. Принцесса потеряла кольцо. Украли шкатулку, в которой лежало завещание банкира. Вследствие происков акционер теряет свое состояние. Детектив находит кольцо, обнаруживает похитителей, пресекает шантаж. Но кольцо, шкатулка, миллионное состояние принадлежат не читателю, а принцессе, банкиру, миллионеру. А рукопись Пушкина или Байрона, полотна Рафаэля и Ренуара, расшифрованный алфавит — это общая собственность. Она принадлежит всем читателям, потому что раздвигает границы наших познаний».
— Ловко он это повернул, ничего не скажешь, — вынужден был согласиться Уотсон. — Однако я не понимаю, Холмс, почему вы с таким довольным видом приводите аргументы, дискредитирующие профессию, которой вы отдали столько сил, ума, наконец, таланта.
— Потому что я всю жизнь служу истине, Уотсон. Истина для меня превыше всего. Во всяком случае, выше мелкого самолюбия. Я склоняю свою голову перед истиной, друг мой. Торжественно признаю, что профессия литературоведа куда почтеннее профессии сыщика и объявляю о своем твердом и непреклонном решении окончательно переквалифицироваться в литературоведы.
— Боже, что я слышу?! — всплеснул руками Уотсон.
— Не стоит так отчаиваться, друг мой, — успокоил его Холмс. — Ведь все лучшее из того, что присуще ремеслу детектива, останется при нас. И умение связывать отдельные тончайшие наблюдения цепью неопровержимых логических умозаключений, и аналитический подход к явлениям жизни, и умение строить гипотезы… Впрочем, если вы не согласны, если вы предпочитаете сохранить приверженность нашим прежним занятиям…
— Ну что вы, Холмс! — прервал друга верный Уотсон. — Вы же знаете, куда бы вы ни направили свои стопы, я всюду последую за вами.
— Другого ответа я от вас не ожидал, — промолвил растроганный Холмс. — Вашу руку, дружище!
Разрядка заменена болдом (прим. верстальщика).