По следам знакомых героев - Страница 31

К оглавлению

31

Уотсон был растроган до глубины души. Марьи Васильевны давно уже пропал и след, а он все не мог успокоиться.

— Бедная девушка! — воскликнул он. — Ну и досталось же ей! Вы уверены, Холмс, что у них все уладится?

— Можете не сомневаться, — успокоил его Холмс. — Я надеюсь, теперь вы поняли, какой огромной внутренней силой должна была обладать пушкинская Зинаида, чтобы презреть все условности, все предрассудки своего времени. Ведь Марья Васильевна — невеста одного из самых замечательных людей своего времени. Она, конечно, тоже была человеком передовых убеждений. Однако, как видите, даже ей нелегко было пойти наперекор так называемому общественному мнению.

— Да, — согласился Уотсон. — Меня особенно огорчило то, что она в восторге от поступка Татьяны Лариной. Ведь Татьяна, между нами говоря, оказалась совсем не на высоте в той критической ситуации, в которую ее поставил Пушкин.

— Вот как? — невинно осведомился Холмс.

Но чуткий Уотсон легко расслышал в этом невинном вопросе оттенок иронии.

— Поймите меня правильно, — поспешил он поправиться. — Слов нет, Татьяна поступила благородно. Но жить с нелюбимым человеком из одного только сознания долга… К прелестной девушке, с которой мы только что беседовали, я готов отнестись снисходительно. Но Татьяна!.. Вспомните пословицу, Холмс: «Кому много дано, с того много и спросится».

— Честно говоря, я не совсем понял вашу мысль, Уотсон, — возразил Холмс. — Почему, собственно говоря, вы решили, что Татьяне было дано больше, чем нашей недавней собеседнице?

— Ну как же! — удивился Уотсон. — Разве их можно сравнивать? Ведь Татьяна, сколько я понимаю, дочь богатого лендлорда. Она выросла в поместье своего отца и, надо полагать, получила совсем иное воспитание. Великолепная библиотека… Гувернантки… Что ж, по-вашему, все это ничего не значит?

— Боюсь, Уотсон, вы не совсем правильно представляете себе детские и юные годы пушкинской Татьяны. Впрочем, не будем сейчас углубляться в эту проблему. Лучше мы посвятим ей специальное путешествие.

Путешествие шестое,
В котором Татьяне Лариной снится сон Обломова

Общение с Холмсом давно уже приучило Уотсона к разного рода неожиданностям. И он почти никогда не удивлялся, если Холмс вдруг обращался к нему с каким-нибудь странным вопросом. Но на этот раз он был ошарашен.

— Скажите, Уотсон, — ни с того ни с сего спросил Холмс. — Вы умеете разгадывать сны?

— Помилуйте, друг мой! Разве я гадалка? Да и с каких пор вы, заядлый рационалист, убежденный последователь строгой логики, стали верить в сны, наговоры и прочую чепуху?

— Дело в том, мой милый Уотсон, — назидательно молвил Холмс, — что вопрос мой имеет самое прямое и непосредственное отношение к тем проблемам, которыми мы с вами в настоящий момент занимаемся. Я полагаю, вы и сами заметили, что писатели чрезвычайно любят описывать сны своих героев. Вспомните сон Гринева в пушкинской «Капитанской дочке». Сон Обломова у Гончарова. Целых четыре сна Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?». Наконец, сон Татьяны в «Евгении Онегине»… Все это ведь не зря!

— Вы полагаете, что все эти сны имеют какой-то особый смысл? — удивился Уотсон.

— Само собой! И, разгадав этот смысл, мы с вами можем глубже проникнуть в замысел писателя, лучше понять его произведение.

— Да, пожалуй, — согласился Уотсон. — В жизни сон может ровным счетом ничего не значить. Он может быть результатом слишком обильного ужина или дурного пищеварения. Это я вам говорю авторитетно, как врач. Но в литературе… Да, тут вы правы. У настоящего писателя каждая деталь, каждая подробность имеет какой-то смысл. А тем более эпизод или даже целая глава, в которой описывается сон героя. Итак, разгадке какого сна хотели бы вы посвятить сегодняшнее наше путешествие?

— Начнем со сна Татьяны, — сказал Холмс. — Это будет тем более кстати, что в прошлый раз, если помните, я обещал вам, что мы непременно вернемся к обсуждению некоторых проблем, связанных с личностью этой пушкинской героини.

Подойдя к пульту, Холмс пощелкал кнопками и тумблерами и весело объявил:

— Ну-с, настройка закончена. «Евгений Онегин», глава пятая. Сон Татьяны. Поехали!

Оглядевшись, Уотсон обнаружил, что они с Холмсом находятся в довольно ветхой горнице старинной барской усадьбы. Хозяин дома в домашних туфлях и халате сидел у окна и внимательно наблюдал за всем, что творится на дворе. При этом он время от времени смачно, сладострастно зевал:

— А-а-а… О-о-о-у-у-у… О-хо-хо-о, грехи наши тяжкие!

— Простите великодушно, сударь, — обратился к нему Холмс. — Мы, кажется, потревожили ваш сладкий сон?

— Господь с вами, сударь мой! — оскорбился тот. — Какой сон! Нешто мне до сна? Весь день глаз не смыкаю… От зари до зари тружусь как проклятый, не покладая рук.

Произнеся эту реплику, Он вновь сладко зевнул.

— И в чем же, позвольте спросить, состоят ваши труды? — не без иронии осведомился Холмс.

Хозяин усадьбы отвечал, не замечая насмешки:

— Да ведь дворовые мужики мои, это такой народ… Тут нужен глаз да глаз. За каждым надобно присмотреть, каждого окликнуть. Ни минуты покоя…

И словно в подтверждение своих слов он высунулся из окна и закричал:

— Эй! Игнашка! Что несешь, дурак?

Со двора донесся голос Игнашки:

31